Допрос с бесчувствием
«Копенгагена не существует»: «Секс, ложь и видео» эпохи самоизоляции
В прокат вышел «Копенгагена не существует» Мартина Сковбьерга — замысловатый триллер о паре влюбленных, затерявшихся в могучих эмоциях или датском пейзаже. Эскиль Вогт, сценарист «Худшего человека на свете», пытается воскресить ищущий дух конца XX века, когда снятое на пленку казалось правдивее реальности.
Фото: Про:взгляд
Фото: Про:взгляд
Фильм кончился, и зрители вышли на улицу. Она замешкалась, еще не сбросив впечатления от увиденного. Он осмотрелся, словно собираясь сделать что-то противозаконное, и поздоровался. Спросил, как ей фильм. Представился. Пригласил выпить кофе. Она ответила неоднозначной гримасой. Хотела уйти, но почему-то передумала и согласилась.
Так, по воспоминаниям Сандера (Йонас Хольст Шмидт), закрутился их роман с Идой (Анжела Бундалович). Примерно два года спустя он снова один в Копенгагене — пытается понять, куда же она подевалась. Ведет пространные беседы с ее отцом Поратом (Златко Бурич) и братом Виктором (Вильмер Триер Бреггер) в полузаброшенной квартире, принадлежащей семейству. В одной комнате собрана вся мебель, закрытая тканью, во второй — пустота с картинами и окнами. Не жилье, а меблирашка одиночества с кладовой воспоминаний и залой пустого сознания. Порат и Виктор изо дня в день вежливо расспрашивают Сандера, куда могла подеваться Ида и что вообще представляли собой их отношения. Он как будто искренне, но не очень информативно отвечает — словно вспоминая сон, который ускользает от взора разлепленных глаз.
Фото: Про:взгляд
Фото: Про:взгляд
Фото: Про:взгляд
Фото: Про:взгляд
Фото: Про:взгляд
Фото: Про:взгляд
Фото: Про:взгляд
«Копенгагена не существует» — второй полный метр Мартина Сковбьерга, новой надежды датского кино. Сценарий Эскиля Вогта по роману «Сандер» норвежского журналиста Терье Хольтета Ларсена подкупил его лавинообразной интригой, а съемки картины о близости, что не описать словами, пришлись на разгар пандемии. К премьере в Роттердаме изоляционный морок слегка развеялся, хотя отчуждение, инородность в большом городе сохраняются в любой обстановке. Даже если речь не о любви, которую хочется спрятать за плотно задернутыми шторами.
Отношения Иды и Сандера полны недомолвок, проекций и фантазий. Во-первых, это сугубо его воспоминания о девушке, заменившей ему весь бренный мир. Во-вторых, он пытается пересказать события двум обеспокоенным мужчинам, которые ищут зацепки — куда могла деться Ида. Соприкасаясь с реальностью, эти сцены превращаются в бормотание и несуразицу: «Бах,— вдруг вспоминает Сандер как будто сокровенный факт.— Это ее любимый композитор». Первое же, что он сообщил «надсмотрщикам»,— как смотрел в окно сутками напролет, ожидая возвращения Иды с работы. Будни не возлюбленного, а домашнего животного. За порогом и без хозяйки — мир кончается, все теряет смысл и очертания.
Присутствие в кадре Бундалович, Бурича и датской столицы, снявшихся в недавнем сериале Николаса Виндинга Рефна «Ковбой из Копенгагена», словно бы подсвечивает обманчивое родство этих двух датских сновидений, каждое из которых по-своему кошмарно. Однако сценарий Вогта далек от рефновской одиссеи мести, снятой в эстетике неонуарового пароксизма. Это зеркальный лабиринт, где 20-летний потерянный юноша смотрит на девушку, которую в семье считают болезной, а на него устремлены взгляды ее отца и брата, а также видеокамера, которая транслирует его мимику во время «допроса» на пузатый телевизор.
«Расёмон» эпохи VHS, хотя все, даже отключившаяся от мира и семьи Ида, ходят со смартфонами. Из своих представлений о ней трое мужчин и пытаются составить психологический портрет беглянки, состряпать фоторобот ее души, но постоянно заходят в тупик. Их Ида так бы не поступила. Их Ида — воробышек в ладонях, нуждающийся в любящем взгляде и ни в чем больше. Их Ида — не та, кем казалась. Даже Сандер, который врет о произошедшем, напрягая всю не то чтобы обильную фантазию экс-писателя, расставшегося тогда у кинотеатра со всей прошлой жизнью.
Из иной эпохи и сюжетосплетение Вогта, сценариста «Тельмы» и «Худшего человека на свете» Йоакима Триера, вынашивавшего замысел больше 10 лет, прежде чем за сценарий взялся Сковбьерг. «Копенгагена не существует» ближе по духу к экспрессивным фантазиям о сексе, лжи и видео, расцветшим на стыке нынешнего и минувшего тысячелетий. Цветной трилогии Кесьлёвского о женщинах и опустошающих чувствах, необарочной «Дурной крови» Каракса, VHS-фантазму Карвая «Чунцинский экспресс» или замысловатой «Реконструкции» датчанина Кристоффера Бё.
Это кино, опоздавшее настолько — и к пандемийной интимности, и к романтической деконструкции,— что может оказаться на гребне какой-то новой волны. Волны новой неуверенности в реальности. В том, что, если закрыть глаза, Копенгаген продолжит существовать.
В прокате с 22 июня
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram